Рецензия на спектакль по рассказу Чехова Свадьба

Классика на то и классика, чтобы ее бесконечно пересматривать и интерпретировать – иначе новые постановки пьес, знакомых до каждого слова, почти теряют смысл. Современный зритель давно привык к превращениям трагедии в фарс и наоборот.

Смешные, безобидно-убогие персонажи Чехова в его спектакле стали устрашающими монстрами, чье главное общее свойство – пуленепробиваемая тупость, окрашенная в разные тона. Жених (артист Карэн Бадалов) туп томительно-занудливо, он бесконечно повторяет, что “женитьба – шаг серьезный”, и без устали перечи­тывает-пересчитывает по записной книжке.

Невеста (Ольга Левити­на) – идиотически смеющаяся кукла Барби в длинной фате, ее па­паша (Владимир Епифанцев) – агрессивный дебил; телеграфист Ять, в адрес которого произносится бессмертная фраза “Они хочут свою образованность показать”, и жаждущая “поэзии” акушерка Змеюкина (Марина Глуховская) – кретины с претензией на интел­лигентность и эмансипированность.

Заметим, что этой нежной парочке режиссер дал немного “чу­жого” текста: молодой человек в экстазе декларирует Северянина, а барышне промеж своих собственных экзальтированных вскриков вставляет вдруг “я чайка!”; чуть расширен и текст кондитера Дымбы, который к знаменитому “в Греции все есть” добавляет: “люди, львы, орлы и куропатки”.

Дополнения вроде бы почти капустниче-ские, но эффект их совершенно противоположный: непритязатель­ная “свадьба” неожиданно оказывается своеобразным мифом “че­ховской интеллигенции”.

Впро­чем, режиссер вообще далеко ушел от Чехова, пусть даже “опущен­ного”: его спектакль – о мире, окончательно рухнувшем в бездну. О мире, где любовь, радость, красота обратились в гнусную паро­дию на самих себя.

Несмотря на задуманную сниженность образа, режиссер “позво­ляет” испытывать вполне человеческую боль, а зрителям – сочув­ствовать им.

Первый раз это парадоксальное чувство возникает, когда объединившаяся в агрессии свадьба стремится исторгнуть Ятя, и он, мгновенно растеряв свои амбиции, став маленьким и жалким, горестно говорит:

и долго-долго та­щится к двери и долго, судорожно в нее проталкивается – но эта скорбная нота быстро растворяется в следующем безобразном скан­дале.

Во второй раз – в сцене ухода оскорбленного “генерала” – она звучит продолжительней и сильнее, и кажется даже, что невеста, помогающая старику добраться до двери, прониклась к нему со­страданием и стала, таким образом, похожа на человека.

Но лишь только он скрывается, как Дашенька поворачивает к публике идио­тически радостное личико и произносит свою основную реплику, задававшую тон всему ее сценическому поведению:

Остается только понять, почему все-таки Фоменко нагрузил столь безобидную пьесу такой почти эсхатологической жутью. С ве­щами многослойными, по-настоящему глубокими Фоменко в по­следние годы дела имел мало, предпочитая просто хорошие пьесы вроде “Без вины виноватых” или “Великолепного рогоносца” – все выходило замечательно.

Итак, веселая “Свадьба” обернулась страшным гротескным рек­вием; впрочем, иногда и на этом спектакле случается посмеяться.